Jede Wunde ist 'ne Story, also weiter Scherben essen.
Название: Ноль баллов
Автор: de_sire
Бета: [Varda]
Фандом: KHR
Пейринг: 18/27 (Хибари/Тсуна)
Рейтинг: NC-17
Размер: мини (2 049 слов)
Состояние: закончен
Жанр: Ангст, PWP
Дисклеймер: От прав на исходник и персонажей отказываюсь
Предупреждения: AU, смерть бокового персонажа
Саммари: Некоторые испытания нам не суждено преодолеть в одиночку.
Сначала Тсуна думает, что это очередная проверка. Всего лишь тест, не более.
От этого становится даже легче. Легче не думать о том, что будет потом. Как ему придется справляться одному. Хотя не придется – проверка же.
Когда с момента исчезновения проходят 12 дней – он точно помнит эту цифру – находят труп Реборна.
Дино серьезен и часто куда-то пропадает, возвращаясь с таким страшным лицом, что никто не хочет знать, чем он занимался.
Ямомото нервничает, нездорово смеется по поводу и без, и ходит на тренировки в два раза чаще обычного.
Рехей, наоборот, возбужден, но не появляется в спортивном зале непростительно долго.
Гокудера курит больше обычного. В его комнате пахнет странно-сладковато. Все знают, что пуститься во все тяжкие ему не позволяет лишь желание исправно служить Десятому.
Сам Тсуна спокоен. Не может все быть так, как кажется на первый взгляд. Это же Реборн, он просто не мог умереть.
Три недели после похорон, на которые он пошел с нервной улыбкой на лице, его накрывает.
Даже если это испытание, то он не способен с ним справиться. Обычно в такие моменты отчаяния появлялся Реборн и, поблескивая черными глазами, выпускал пулю. Или давал какой-то знак, надежду.
Ни знака, ни Реборна. Надежда постепенно тускнеет.
Тсуне тошно, он запирается в своей комнате и напивается. На следующее утро ему неловко – похмелья нет, но ему стыдно за такой срыв. Реборн бы не одобрил такое халатное отношение к ситуации. Он выходит на завтрак и делает вид, будто все нормально.
Остальным все равно, они не заметили. Бутылка становится компанией Тсуны в долгие бессонные ночи.
В какой-то момент алкоголь перестает помогать, да и он сам понимает, что это не выход. Выхода нет. Сил тоже.
За бессилием приходит злость. На Реборна, который то ли настолько отвратителен в своих методах, то ли бесконечно жалок, раз умер вот так вот. На остальных, которые справляются с потерей намного лучше Савады, он им завидует. На себя, потому что на самом деле жалкий тут он.
С этим пониманием приходит холодная, кристально-чистая апатия. Он запирается в своей комнате окончательно, исправно делает бумажную работу, обдумывает ситуацию. Проблема в том, что рационально он понимает все, знает, как нужно действовать. Но эмоциональное состояние такое, что на это наплевать. Хочется спать и видеть сны.
Сны смазанные и некрасивые. Реальность тем более. Тсуна начинает путаться во времени, днях, событиях. Это не переутомление, просто в какой-то момент, заполняя очередной бланк, он не может вспомнить, в каком году родился. Это не страшно, кто-нибудь напишет.
У Тсуны очень интересный потолок. На нем лепнина и тени от деревьев акации за окном. Если прищуриться, то можно представить, будто это сетка. Или паутина. И он застрял в ней навечно, трепыхаясь хрупкими крыльями и проживая свои последние минуты, пока огромный страшный паук не съест его.
От мыслей о самоубийстве становится смешно. И горько. Он предпочитает не думать об этом. Это получается у него на удивление легко, он мастерски управляет своими мыслями. Он может без заминки назвать корень в третьей степени из четыре тысячи девяносто шести, но от мыслей о Реборне опять хочется спать.
Как на его затворный образ жизни реагируют Хранители и друзья, он не знает. Ни один из них не пришел его проведать. Это не злит и не расстраивает. Тсуне все равно.
Ему неуютно от вида закрытый двери в коридор. Он придвигает к ней письменный стол, баррикадируя помещение. Так можно подумать, что двери и вовсе нет, это успокаивает. Окно всегда открыто, ветер гуляет по комнате. Он пахнет летом и смертью.
Савада с интересом доктора, который ставит эксперименты над пациентами, следит за перепадами своего настроения и изменениями в самочувствии. Ему интересно, что будет дальше, как он изменится на следующий день. Изменений нет, Тсуна не расстраивается.
В дверь стучатся, он молчит. Даже дыхание задерживает, на секунду сердце пронзает иглой предвкушения, но стук прекращается и он выдыхает. Улыбаясь, укладывается прямо на пол и подставляет лицо под ласковые лучи вечернего солнца.
Так тошно ему не было с первого дня заточения – за это он почти ненавидит стучавшего. Почти, потому что для таких направленных эмоций нужны силы, а их нет.
Ночью кто-то пробирается к нему в комнату через окно. Тсуна спит лицом к стене, положив руки под подушку, но затылком чувствует чужое присутствие. Переносица зудит, будто кто-то поднес палец между его бровей и застыл, едва не коснувшись кожи. Он надеется, что это киллер, который пришел его убить.
Осознание, что он вообще-то, не смотря ни на что, не хочет умирать, приходит уже после мысленной формулировки этого желания. Тсуне смешно, его пациент ведет себя странно, это даже интересно.
Чужак движется, в ночной тишине он слышит его дыхание и шелест одежды. Тот приближается к кровати и замирает. Хочется засунуть голову под подушку и опять заснуть. Медлительность, ожидание выматывают, а Тсуна устал. Ему даже почти удается отключиться, но матрас прогибается и он снова выныривает из мутного и густого как кисель сна.
Плеча касается рука. Она горячая и тяжелая, хотя чувствуется, что человек старается держать ее чуть на весу, не класть на него полностью. Ему кажется, что он знает этого человека – запах знакомый, от него трепещет в желудке и челюсти сами по себе сжимаются. Интересно, что будет дальше.
Тсуну переворачивают на спину, пальцы сжимают плечо. Он даже не пытается сделать вид, будто спит. Хибари все равно уже понял по его неровному дыханию, так зачем притворяться?
Смотрит на ночного гостя и расслабляется, от его руки по всему телу расходятся волны тепла, будто в тихий омут кинули камушек.
Он не знает, что сказать. Откровенно говоря, этого и не хочется, хотя от него наверняка ждут объяснений. Интересно, почему именно он? Как будто Кее нужны его объяснения... Но тогда зачем он пришел?
Слишком много вопросов, от них начинает гудеть голова. Тсуна решает, что гадать бессмысленно и он прикрывает глаза, концентрируясь на чувстве чужой ладони на теле. Узкая и шершавая, как ее обладатель. Кажется, что она настолько крепкая, что пожелай этого Хибари, он бы мог двумя пальцами пробить его горло. Это будоражит кровь, в висках стучит.
Когда он открывает глаза, тот смотрит на забаррикадированную дверь. Сначала Тсуне неловко от его возможных мыслей по этому поводу, потом он вспоминает, зачем это сделал и мрачнеет. Передергивает плечами, скидывая руку, и снова переворачивается на бок, утыкается носом в шершавую стену. Хочется, чтобы Хибари ушел. Нужно будет закрыть окно.
Кея вздыхает как-то обреченно, неуловимым движением снова переворачивает его на спину и ложится сверху. Савада задыхается, его злит все происходящее. И то, как с ним обращаются, тоже – гордость он все-такие еще не потерял. От непривычных эмоций опять накатывает слабость, голова кружится и он зажмуривается. Горячее дыхание обжигает висок и уже непонятно, из-за слабости ли это.
Нестерпимо хочется что-то сказать, что-то резкое, оттолкнуть, забиться обратно в свою тихую раковину и переждать очередной наплыв. Тсуна даже открывает рот, беззвучно шевлит губами, но его прерывают поцелуем.
Наверное, даже их недвусмысленная поза смутила его меньше, чем этот неловкий, почти детский поцелуй. Без языка, без движений губ. Словно его просто держат в захвате, не давая словам вырваться наружу.
Тсуне смешно, он уже давно не маленький мальчик, и ему кажется абсурдным мысль, что такой человек как Хибари Кея не умеет целоваться по-настоящему. От воспоминаний восторженных лиц и перешептываний девчонок, когда Глава Дисциплинарного Комитета появлялся в поле зрения, его тошнит. Он не понимает, почему думает в такой момент об этом. Почему вообще думает?
Он обвивает руки вокруг шеи и проводит языком по его губе. Хибари вздрагивает всем телом и пытается отстраниться, но Тсуна удерживает его на месте. В груди поднимается волна злости, и он углубляет поцелуй. Какое-то мгновение тот колеблется, но отвечает.
Тсуна ошибался. Хибари Кея все же умеет целоваться.
Он хнычет ему в рот – хочется большего. Не хочется думать о том, почему, зачем и что будет потом.
Хибари пытается вернуть контроль над своим телом, но получается плохо. Такой Тсуна сводит с ума. Беспомощный, беззащитный, открытй, уязвимый. Он пробует на вкус все эти слова и понимает, что это не то. Нельзя описать, насколько интимным Кее кажется этот поцелуй.
У Савады абсолютно пустой взгляд, требовательные руки и умелый рот. Хибари не успевает удивляться этому, ужаснуться тоже. Ему неприятно смотреть в эти глаза, хочется опять вернуть им жизнь, азартный блеск.
Он приехал из Японии на похороны Реборна, но, увидев состояние Тсуны, передумал уезжать. Он прекрасно помнил, какого это – терять близкого человека. Каждый справлялся с этим по-своему и каждый должен был сам найти свой путь. Только слабаки сдавались, а, не смотря ни на что, Тсуну слабаком он не считал.
Отговорить всех от попыток вытащить Десятого из комнаты оказалось легко, удерживать от этого самого себя – почти нереально. В какой-то момент он не выдерживает и залезает к нему через окно (дверь оказалась закрытой). Вид худого, измученного тела пробирает до костей. Хочется действовать.
Хибари пытается отстраниться во второй раз, хватка на шее расслаблятся и он приподнимается на руках. Тсуна под ним тяжело дышит и смотрит серьезным, осмысленным взглядом. В нем ни осталось и следа сна или остраненности.
- Трахни меня,- просит он и, предвидев возражения, отрезает. – Мне очень нужно.
Кея внутренне замирает, не веря в то, что собрался сейчас делать. А ведь собрался же, спорить не имело смысла. Он наклоняется за еще одним поцелуем.
Тсуна приподнимает бедра, помогая снять с себя штаны.
Сердце бьется в грудной клетке, воздуха не хватает. Он жадно отзывается на каждое прикосновение чужих рук, пальцев, губ. Когда головки касается язык, он сдавленно стонет.
Ему жарко, на коже остаются следы от засосов, Хибари царапает его бедра. Это так странно – в один момент он не чувствует ничего, а в другой задыхается от волны удовольствия. Наверное, с ним все внезапно, даже секс.
Кея заглатывает его полностью и Тсуна невольно выгибается в его руках, под веками расплываются разноцветные круги и от них опять кружится голова. Он придерживает своего Хранителя за плечи и притягивает к себе.
- Не надо... Подожди,- Савада быстро целует его в губы, щеку, подбородок и переворачивается на живот, разводит ноги.
У него самого все замирает внутри от осознания собственной распущенности, но хочется нестерпимо, хочется Хибари внутри. Анус пульсирует от предвкушения так сильно, что он не сразу чувствует прикосновения языка.
Смазки нету, чего-либо подходящего тоже. Тсуну лихорадит, ноги дрожат и он борется с желанием свести их, но вместо этого раскрывается еще сильней. Пораженный вздох Хибари отдается в ушах набатом; он кусает его за ягодицу, а Тсуна кусает подушку.
Головка проходит в отверстие легко, кажется, они оба удивленны. Савада бешенно улыбается в подушку, пальцы на руках дрожат и он прикусывает их. Кея целует его спину, плечи, загривок, его трясет, он сдерживается.
Появляется шальная мысль насадиться на член одним махом, но Тсуна отказывается от нее. Ему нравится именно этот момент, медленные и осторожные движения, нарастающее удовольствие, боль. Сам он не решается калечить себя, к тому же сам процесс кажется ему нелепым, а сейчас это освобождает.
От мыслей, чувств, эмоций. Только сейчас он понимает, как же его удручала та самая кристальная четкость разума, которая резала и препарировала каждую деталь с рвением талантливого хирурга, выворачивало все наизнанку, показывая самые потаенные вещи.
Тсуна кричит, когда Хибари входит до конца. Не от удовольствия или боли, нет, - от облегчения. Ему нравится слушать свои стоны, тяжелое дыхание партнера. С каждым толчком в нем что-то ломается, крошится, словно какая-то внутренняя стена разваливается под чужим напором. Сам он не смог ее преодолеть и сейчас благодарен за помощь.
Он кончает бесконечно долго, Хибари стискивает его бедра и замирает, пережидая. Тсуна не притронулся к себе и, кажется, тот едва сдерживается от того, чтобы продолжить движение. Член в анусе пульсирует, но он выходит из него и оседает на кровать, прикрывая глаза.
Тсуна выдыхает и переворачивается. Кея весь мокрый, лоб блестит и он облизывает припухшие губы. А еще у него стоит и, если бы он мог, то кончил бы еще раз от одного только зрелища.
Он подползает к нему, склоняется над членом и, беря в рот, смотрит Хибари в глаза из-под мокрой челки. Тот едва слышно стонет, в глазах читается что-то, от чего Тсуне хочется сгрести его в охапку и никогда не отпускать, но он лишь сглатывает и движется быстрее.
Это совсем другое удовольствие – доставлять наслаждение другому человеку. Так же как и ласки раньше, теперь он впитывает в себя его реакцию. Не сдерживаемые фрикции бедер, прикушенную губу, затуманенный взгляд, побелевшие пальцы, сжимающие простыню.
Хибари внезапно отстраняет его и он не успевает воспротивиться – тот уж кончает ему на лицо, запрокинув голову и стиснув кулаки. Тсуна улыбается, ему хорошо. И когда он, наконец, смотрит ему в глаза, то видит уже не пустоту.
Реборн не одобрил был, он знает это. Он должен был справиться сам, в одиночку преодолеть собственных демонов. Но теперь, когда Тсуна испытал то чувство, что показал ему Хибари, он не может отказаться от этого.
Он провалил тест, а Реборн не признает ошибок. Но Тсуна готов смириться с этим, наверное, навсегда.
-Конец-
20.05.2012