mirror mirror on the wall, show me where the bombs will fall.
Три мини, исполнения заявок второго тура на сообществе Hot Yaoi
Название: Colazione leggera ("легкий завтрак", ит.)
Автор: empoisonne moi
Пейринг: TYL!Ямамото/TYL!Гокудера
Состояние: закончен, мини.
Бета: спасибо Ipocrita за подсказки
Рейтинг: легчайший PG за пару намеков и несколько нематерных ругательств
Размещение: мы можем договориться, но сделаем это до размещения.
Дисклеймер: не извлекаю - не привлекаюсь.
Предупреждение: утреннего Рима здесь больше, чем персонажей. На заявку Hot Yaoi TYL!Ямамото | TYL!Гокудера. Совместный завтрак в кафе. Касаться руки.
Двадцать быстрых широких шагов направо – так ходят в Риме – и за углом начинается пьяцца Навона.
Двадцать быстрых широких шагов направо – так ходят в Риме – и за углом начинается пьяцца Навона, где, кажется, рождаются все звуки в мире. Вечный Город, неспящий город – даже в воскресные семь утра он оглушает, и вместе с воздухом в легкие пробирается грохот проезжающих машин, детский смех, детский плач, крики уличных торговцев на ломаном итальянском, певучие женские голоса, редкая брань и звон колоколов вместо кислорода. Такеши здесь далеко не впервые, но шум городской площади и звуки воскресной мессы оглушают его так же, как семь лет назад, когда он впервые попробовал Италию на вкус.
Хаято небрежно расслабляет узел галстука, одетого по привычке после десятка формальных встреч за неделю, и насмешливо улыбается. Ему с полувзгляда, с полувздоха – чужого, чуть растерянного – видно, что мужчина напротив ослеплен расточительным итальянским великолепием, оглушен дыханием Рима. Будто школьник на экскурсии, хотя таких экскурсий было уже не сосчитать, с персональным проводником, знающим город даже лучше, чем карту родинок на ставшем родным теле. Иногда кажется, что в чем-то Ямамото так и останется школьником, и проще, наверное, приручить Ури, чем заставить его повзрослеть. Да и к черту надо?
- Прогуляемся в Колизей после завтрака? – усмешку видно даже за изящными пальцами, будто закованными в металл из-за обилия колец, - Хаято закуривает. Здесь непринято, но им можно – как и постояльцев в пансионате берут весьма определенных. Такеши только улыбается в ответ – они оба прекрасно знают, что римская жара, толпы туристов и угрожающее могущество прошлого, заключенного в Колизее, не совсем то, чего Ямамото бы хотелось этим утром.
Не дождавшись ответа, Хаято фыркает и поднимает взгляд на стойку, где весело щебечут итальянские девушки-пташки в форменной одежде. Одна из них тут же отделяется от стайки и подпархивает к их столику – в торце помещения, с прекрасным обзором зала и видом на вымощенную брусчаткой улочку, манящую к Навона. Цвет женской блузки кажется отражением цвета скатерти – сливочная, будто свежайшее масло, которое размазывают по еще горячему хлебу. В петлице у нее незатейливый сиреневый цветок, какие стоят в вазочке, вечно сдвигаемой в сторону, чтобы удобней было – глаза в глаза.
-Che cosa prendete, signori?*
Официантка улыбается – не приклеенной улыбкой, а потому что иногда Хаято невозможно не улыбаться, и это именно то, что Такеши столько лет пытается вбить упрямцу в голову на его извечное «Что смешного?», в котором с годами все меньше и меньше агрессивности.
Гокудера даже не заглядывает в меню, задумываясь лишь на секунду:
- Un cappucino, una brioche e insalata di arance alla siciliana. **
Он всегда заказывает три блюда: каппучино, бриош, а третье – сюрприз, что память подкинет. Было время, когда мысль о традиционном завтраке вызывала у мужчины не аппетит, а болезненные воспоминания – но это давно в прошлом, рассеялось, как дым после взрыва. В Японии так не готовят даже в лучших итальянских кафе, и в Намимори, на другом краю света, с этим можно смириться. Но в утреннем Риме – каппучино и бриош, непременно, это Такеши усвоил твердо, потеряв счет всем тем разам, когда они вот так спускались на завтрак. Он все еще прокручивает в памяти чужой голос – хриплый, с эхом всех выкуренных сигарет, резкий; слушать и не переслушать.
Ямамото делает заказ на английском - итальянский он худо-бедно знает, к примеру, при желании мог бы отменно выругаться; наверное, вся Вонгола после совместных заданий с Гокудерой смогла бы. Но итальянский должен звучать так, как только что – по праву самым мелодичным языком мира, и остается только пенять на свое произношение: Такеши не слишком силен в иностранных языках. Зато он умеет обезоруживающе улыбаться.
- Кофе и карпаччо*** , спасибо. – Ему так и не удалось понять повальное пристрастие к сладкому завтраку в этой стране; и хотя это было определенно забавным, но все так же определенно не его.
Минут, пока готовится завтрак на кухоньке за стойкой, хватает на невообразимое количество вещей. Они привыкли так, успевать очень много за очень мало, потому что давно пришлось свыкнуться с мыслью, что мафия – это если и игра, то только со смертью.
Такеши успевает еще раз нахмуриться, глядя на синяки под чужими глазами: Хаято в очередной раз провел полночи на балконе, с сигаретами и ценными бумагами. Успевает отметить идеальную отглаженность бардовой ткани рубашки, контрастирующую с почти хулиганскими отблесками колец. Успевает накрыть чужие пальцы, привычно затушившие сигарету в специально оставленной пепельнице, – просто так. И улыбнуться.
Хаято успевает зацепиться взглядом за шрам на подбородке у Ямамото и почувствовать всплеск адреналина – он все еще помнит это сражение. Ублюдки мертвы, но их хотелось прикончить еще с десяток раз. Успевает мысленно еще раз перевязать галстук на Ямамото – конечно, Такеши умел это делать, но его пристрастие к футболкам давало о себе знать, и в сражениях с галстуком он был куда менее уверен, чем в сражениях на мечах. В таких случаях только и оставалось, что беззлобно фыркнуть «Идиот» и управиться самому. Успевает впиться глазами в чужую ладонь – на его пальцах, в людном месте!
- Prego, signori****. – Официантка расставляет тарелки, ставит росчерк любопытного взгляда, но не задерживается ни секунды.
И еще Хаято успевает не убрать руку. Да и к черту надо.
—
* - Что возьмете, синьоры? (ит.)
** - Каппучино, бриош [традиционная итальянская булочка, из слоеного теста, с кремом] и салат из апельсинов по-сицилийски. (ит.)
*** - Итальянское блюдо, основными ингредиентами которого являются шампиньоны и говядина; но вместо мяса могут быть другие начинки. К слову, любимое блюдо Сквало
**** - Пожалуйста, синьоры. (ит.)В итальянские фразы внесены две правки, за что спасибо Plum Cat
Название: -
Автор: empoisonne moi
Пейринг: TYL!Кея/TYL!Мукуро
Состояние: закончен, мини
Рейтинг: G
Жанр: акварель)
Разрешение на размещение: мы можем договориться, но сделаем это до размещения.
Дисклеймер: не извлекаю - не привлекаюсь.
Предупреждение: когда запиваешь таблетку от головной боли всем подряд, найденным на кухне, у тебя появляются претензии на психоделичность.
На заявку Hot Yaoi TYL!Хибари | TYL!Мукуро. Завернуться в чужое кимоно.
Он говорит, и у него певучий голос, ядовитый, очаровывающий – голос гипнотизера, голос сказочника, голос, нашептывающий сны из-под подушки.
Пламя свечей прохладно, мертвенно, и дробленные искаженные отражения его напоминают болотные огни. Зеленый кафель с черными прожилками кажется топкою трясиною; им выложены гладкие стены и высокий потолок, пол с едва ощутимым подогревом, и кажется, будто ты в глубине глубин, спишь беспробудным сном и видишь зачарованный омут.
Справа доносится мерный плеск воды, смешивающийся с матовым приглушенным светом – не от закрепленных в латунных витых канделябрах свечей. Там цветут лотосы, поднимаясь будто из золотого мельчайшего песка, который нельзя рассмотреть за сплетением бутонов и распустившихся цветов, пахнущих снами. Если суметь отвести от них взгляд, выпутаться из тянущихся к зрачкам нитей иллюзии, можно увидеть конферансье выступления.
У Рокудо Мукуро склонена на бок голова, и тени от пушистых, саженных ресниц почти скрывают в сумраке блаженную улыбку. Тончайшая, будто из призрачного света сотканная рука небрежно поднята из теплой воды, из цветущих лотосов, меняющих оттенки на глазах, и покоится на черных волосах Хибари Кеи как на пьедестале. Последнего почти не видно в темноте – черное, ночное кимоно скрадывает очертания тела, равнодушно прислонившегося к кафелю. Кея и сам видит только такую же темноту – ему не интересны убийственно прекрасные цветы и видения других миров в чашечке каждого из них. Его удерживает только хрупкая, усталая рука с ломкими косточками, которые болят, если чересчур сильно сжать. Ни одна рука кроме не сможет удержать его, она да этот голос.
Это продолжается уже много дней, и сказки, которые рассказывает Мукуро, с каждым разом все безумнее и красивее, его воспоминания все теснее переплетаются с фантазиями, он меняет каждый из шести миров своими словами под настроение. Кея давно не пытается понять, что из этого правда, давно не ловит ускользающую тень, покоящуюся в ванной, на лжи. Ему нужно просто слушать. А Мукуро нужно просто говорить.
Он говорит, и у него певучий голос, ядовитый, очаровывающий – голос гипнотизера, голос сказочника, голос, нашептывающий сны из-под подушки.
Кея хороший слушатель, и в благодарность Рокудо перебирает пальцами жесткие пряди волос, скользит пальцем по затылку, обвивает рукою открытую шею и резко тянет на себя – у него всегда такая благодарность, болезненная, насмешливая, откровенная. Он дарит букеты, на которые у людей почему-то всегда аллергия.
Хибари выскальзывает из стискивающих его объятий – кажется, за бесконечные часы и бесконечные рассказы в этой комнате он перенял изворотливость Рокудо. Вдохнул пыльцой цветов или она пристала к коже с водой, когда они сидели друг напротив друга в ванне – неважно.
Рука Мукуро медленно опадает назад в воду, на стенах остаются брызги, тотчас же превращенные свечами в золото. Его голос затихает – так исчезают круги на воде, так затухает пламя на бесконечных фитилях в этой комнате, так за годы растворяется ненависть, и превращается во что-то другое, усталое, отчаянное, ненормальное и необходимое.
Вянут лотосы, пламя свечей затопляется сквозняком из приоткрытой двери и последняя пыль нереального исчезает из ванной комнаты. Кея раздраженно вздыхает и снимает с себя кимоно, очерчивая взглядом тонкую обнаженную фигуру, поднимающуюся из ванной. Там нет волшебного песка, неоткуда расти дивным цветам – они вырастают из привычек Рокудо, замков, на которые он запирается от окружающего мира, и потребности, наконец, быть услышанным.
На сегодня все.
Его самый благодарный слушатель, который отбивался от сказок десять лет, пытаясь дотянуться до сказочника, заворачивает его в теплую, пахнущую чем-то пряным ткань кимоно. Она охватывает его руки, укрывает грудь, бережно ласкает бедра, и тянет туда, где в вечерних сумерках нет ни следа ирреального. Мукуро ежится, потому что кожа все еще слишком чувствительна, льнет навстречу, выдыхает в шею, в очередной раз не спрашивает, почему Кея терпит его болтовню.
Хибари уносит это олицетворение опасной хрупкости с собой, прочь из опустевшей ванной, где до завтра не произойдет ничего, только капли из плохо закрученного крана будут мерно разбиваться об эмаль ванной. У него в волосах запутались бесконечные рассказы и выдумки, они прокрались в его сны – они их терпеть не может, потому что они были ширмой Мукуро долгие годы. Но сейчас он готов послушать: после долгих лет в тишине Вендикаре, Рокудо сказками рассказывает свои самые страшные воспоминания и сны, вытаскивая ядовитые иглы из кожи, и чем больше их отправляется в водосток, тем меньше вокруг Мукуро остается тумана для внимательных серых глаз. Мукуро нужно просто говорить. А ему нужно просто слушать.
И это совсем не так сложно; по крайней мере, легче, чем за ничтожные минуты добежать до выхода из Вендикаре и не подвести чужое с перебоями колотящееся сердце.
Они выныривают из зачарованного омута тем быстрее, чем глубже погружаются в нереальное, с каждым днем медленно подбираясь ближе к поверхности.
С легким скрипом закрывается дверь ванной, и Мукуро плотнее заворачивается в чужое кимоно напополам с грубоватым молчаливым пониманием.
Название: Реанимация
Автор: empoisonne moi
Пейринг: Сквало/Такеши
Состояние: закончен, мини
Рейтинг: PG, потому что Сквало, как истинный вариец, не может без ругательств.
Размещение: мы можем договориться, но сделаем это до размещения.
Дисклеймер: не извлекаю - не привлекаюсь.
Предупреждение: у автора уже есть индульгенция, так что он покаялся в том, что пейринг новый, заранее.
На заявку Hot Yaoi Сквало/Ямамото. Палата реанимации. Рассеянно провести ладонью по волосам.
Запах лекарств выедает легкие
Сквало кажется, что еще немного, и резкий запах лекарств, из которого тут будто целиком состоит воздух, выест легкие. Он ненавидит этот запах, но ничего поделать не может - окна открывать нельзя. Ничего нельзя. От одной этой мысли его почти мутит, потому что всегда должно быть что-то, что можно сделать.
Не в этот раз.
Потолки больничной палаты - реанимационной палаты, напоминает яростным отчаяньем пульс в висках - слишком низкие, вот-вот упадут ему на голову, вот-вот раздавят невозможно хрупкое тело на койке; и как только можно быть таким хлипким? Стены безразлично бледны, режут глаза отражающимся от кафеля светом, давят, давят, давят. В помещении нет ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом, ничего, будто это продолжение операционной.
Здесь не задерживаются. Отсюда либо со щитом, либо на щите.
Хуже всего, с ненавистью думает Сквало, датчики. От них к кровати жадно тянутся бесконечные провода, будто оплетающие незадачливого мальчишку, этого идиота, пытающиеся удержать рвущуюся из пятнадцатилетнего тела жизнь. Электроды крепятся к покрытым испариной вискам, неровно вздымающейся груди, за ними не видно синюю жилку на шее - они будто манифест беспомощности. Сорвать бы их к чертовой матери, только вот тогда погаснет драгоценная зеленая линия на дисплее, и останется лишь гадать. Мужчина почти не сводит с нее взгляд уже больше часа, глаза устали - он устал, и от каждой слишком длинной паузы, слишком резкого скачка все больше хочется грязно выругаться в очередной раз. Напряжение разлито в воздухе, покалывает кожу, сдавливает виски - у Сквало вены будто провода высоковольтных линий электропередач, и каждый чувствует, что находиться рядом опасно для жизни. Желающих попробовать не осталось после первой робкой попытки медперсонала выпроводить его из палаты - хватило одного "Враааай!" и колючего взгляда с прищуром, холодного, как проливной дождь.
Сквало помнил, как упрямо считал, что у мальчишки в голове одна дурь, и повторял ему это, не стесняясь в выражениях. Тем невероятней казалось то, что мужчина знал только одного человека, в пятнадцатилетнем возрасте так хорошо державшего меч. Этим человеком был он сам, и поэтому - только поэтому - он согласился изредка брать с собой на тренировки оказавшегося непомерно упрямым Такеши. Теперь было уже тяжело сказать, когда именно Ямамото перестал раздражать, но это стало привычным - ставить ему синяки, бить по рукам, орать, сдержано хвалить, делиться незатейливой едой, учить пить, наконец. Знай он, как сегодня обернутся дела, то ни за что не взял бы мальчишку с собой, но даже стратегический капитан Варии не может предусмотреть всего. Слишком много не смог он предусмотреть в последние два дня, и от этой мысли казалось, что вчера на ужин была полынь. Не предусмотрел чужого чуть пьяного и чуть неуверенного поцелуя, после которого велел Такеши пойти протрезветь и не делать глупостей, не предусмотрел засады, не предусмотрел, что этому дураку, этому кретину взбредет в голову, будто он, Супербиа Сквало, не успеет закрыться от атаки. Ямамото бросился наперерез по-дурацки совершенно, так наивно и глупо, так преданно, как умеют только в Вонголе, и его кровь на чьем-то мече оказалась куда алее любой, которую Сквало видел раньше.
Он не предусмотрел еще одной вещи - что будет рассеяно гладить взлохмаченные каштановые волосы, сидя здесь, охраняя что-то очень дорогое. Такеши был опасным человеком: не заметишь, как привяжешься, как будешь жалеть, что не смял поцелуем губы в ответ, что не научил лучше, что не защитил, хотя думал, что уж тебе-то это точно не грозит. Не с такими опасностями Супербиа привык иметь дело.
Скрип открывающейся двери как фальшивая нота по чувствительным ушам, режет слух, отвлекает от мыслей. Врач деловито снимает показания приборов, проверяет состав в капельнице и подчеркнуто не смотрит в сторону Сквало. Его движения кажутся чересчур медленными, выражение лица чересчур безразлиным, и мечник жалеет, что не может в него чем-то кинуть - годы работы на Занзаса дают о себе знать.
- Жить будет? - голос у него как ржавый металл, острый, резкий, холодный, изъеденный скрываемой тревогой. Врач поправляет очки, с опаской глядит на посетителя, приволокшего парнишку на руках и запугавшего персонал до смерти.
-... Вероятно. - В следующую секунду он нервно делает шаг назад, чуть не натыкаясь на капельницу, после того как встречается взглядом со Сквало. Для него как черным по белому, ясно - ему говорят только то, что он хочет слышать, из опаски, из трусости. И мужчина говорит тихо, четко и раздельно; врач не знает его, но догадывается, что этот голос - самое худшее, что можно услышать от Сквало:
- Я спросил, будет ли он жить.
Ему отвечают нервным фальцетом, каким обычно обращаются к чересчур требовательным пациентам:
- Это палата реанимации, здесь никогда нельзя точно ответить на этот вопрос!
Захлопнувшаяся дверь как плевок в лицо, и снова остаются только мерные сигналы датчиков, провода, тонкая рука на белоснежном покрывале и грубая ладонь на чужих волосах.
Когда линия жизни на небольшом экране судорожно дергается, это кажется невыносимым - хочется что-то сломать, обнажить меч, отвлечься хоть на минуту, черт, да самому оказаться на больничной койке, лишь бы только не гадать, что это значит. Это кажется невыносимым, но Сквало сидит смирно, будто стережет добычу. До невозможности осторожную, нерешительную - даже такую можно поймать, если быть достаточно терпеливым. Супербиа не любит, но умеет ждать.
И ожидания оправдываются.
Такеши открывает глаза.
На него должен был обрушиться поток ругательств, все это время бурливший в горле, но Сквало почему-то забывает даже итальянский. Единственное, на что его хватает, это какое-то невразумительное "Ты", и по нему Такеши никак не может понять, его сначала отчитают или сразу отправят на тот свет. Он пытается улыбнуться, но сразу после наркоза мышцы не желают слушаться, и улыбка выходит болезненной гримасой. Влетевший в палату врач ее будто не замечает, лихорадочно переписывая показания, вкалывая что-то в истерзанную руку и всеми силами стараясь как можно скорее убраться отсюда. Он даже не останавливается, на ходу поспешно бросая желанное, долгожданное "Жить будет".
И только тогда клинику оглашает нечеловеческий вопль и поток ругани на двух языках, но губы у Сквало предательски расползаются в улыбке даже когда он клятвенно обещает на следующей тренировке убить Ямамото собственноручно, если потребуется, но выбить из него всю дурь.
Паршивец только улыбается в ответ, и это неожиданно кажется таким правильным, что на какое-то время можно забыть о резком запахе лекарств.
Название: Colazione leggera ("легкий завтрак", ит.)
Автор: empoisonne moi
Пейринг: TYL!Ямамото/TYL!Гокудера
Состояние: закончен, мини.
Бета: спасибо Ipocrita за подсказки
Рейтинг: легчайший PG за пару намеков и несколько нематерных ругательств
Размещение: мы можем договориться, но сделаем это до размещения.
Дисклеймер: не извлекаю - не привлекаюсь.
Предупреждение: утреннего Рима здесь больше, чем персонажей. На заявку Hot Yaoi TYL!Ямамото | TYL!Гокудера. Совместный завтрак в кафе. Касаться руки.
Двадцать быстрых широких шагов направо – так ходят в Риме – и за углом начинается пьяцца Навона.
Двадцать быстрых широких шагов направо – так ходят в Риме – и за углом начинается пьяцца Навона, где, кажется, рождаются все звуки в мире. Вечный Город, неспящий город – даже в воскресные семь утра он оглушает, и вместе с воздухом в легкие пробирается грохот проезжающих машин, детский смех, детский плач, крики уличных торговцев на ломаном итальянском, певучие женские голоса, редкая брань и звон колоколов вместо кислорода. Такеши здесь далеко не впервые, но шум городской площади и звуки воскресной мессы оглушают его так же, как семь лет назад, когда он впервые попробовал Италию на вкус.
Хаято небрежно расслабляет узел галстука, одетого по привычке после десятка формальных встреч за неделю, и насмешливо улыбается. Ему с полувзгляда, с полувздоха – чужого, чуть растерянного – видно, что мужчина напротив ослеплен расточительным итальянским великолепием, оглушен дыханием Рима. Будто школьник на экскурсии, хотя таких экскурсий было уже не сосчитать, с персональным проводником, знающим город даже лучше, чем карту родинок на ставшем родным теле. Иногда кажется, что в чем-то Ямамото так и останется школьником, и проще, наверное, приручить Ури, чем заставить его повзрослеть. Да и к черту надо?
- Прогуляемся в Колизей после завтрака? – усмешку видно даже за изящными пальцами, будто закованными в металл из-за обилия колец, - Хаято закуривает. Здесь непринято, но им можно – как и постояльцев в пансионате берут весьма определенных. Такеши только улыбается в ответ – они оба прекрасно знают, что римская жара, толпы туристов и угрожающее могущество прошлого, заключенного в Колизее, не совсем то, чего Ямамото бы хотелось этим утром.
Не дождавшись ответа, Хаято фыркает и поднимает взгляд на стойку, где весело щебечут итальянские девушки-пташки в форменной одежде. Одна из них тут же отделяется от стайки и подпархивает к их столику – в торце помещения, с прекрасным обзором зала и видом на вымощенную брусчаткой улочку, манящую к Навона. Цвет женской блузки кажется отражением цвета скатерти – сливочная, будто свежайшее масло, которое размазывают по еще горячему хлебу. В петлице у нее незатейливый сиреневый цветок, какие стоят в вазочке, вечно сдвигаемой в сторону, чтобы удобней было – глаза в глаза.
-Che cosa prendete, signori?*
Официантка улыбается – не приклеенной улыбкой, а потому что иногда Хаято невозможно не улыбаться, и это именно то, что Такеши столько лет пытается вбить упрямцу в голову на его извечное «Что смешного?», в котором с годами все меньше и меньше агрессивности.
Гокудера даже не заглядывает в меню, задумываясь лишь на секунду:
- Un cappucino, una brioche e insalata di arance alla siciliana. **
Он всегда заказывает три блюда: каппучино, бриош, а третье – сюрприз, что память подкинет. Было время, когда мысль о традиционном завтраке вызывала у мужчины не аппетит, а болезненные воспоминания – но это давно в прошлом, рассеялось, как дым после взрыва. В Японии так не готовят даже в лучших итальянских кафе, и в Намимори, на другом краю света, с этим можно смириться. Но в утреннем Риме – каппучино и бриош, непременно, это Такеши усвоил твердо, потеряв счет всем тем разам, когда они вот так спускались на завтрак. Он все еще прокручивает в памяти чужой голос – хриплый, с эхом всех выкуренных сигарет, резкий; слушать и не переслушать.
Ямамото делает заказ на английском - итальянский он худо-бедно знает, к примеру, при желании мог бы отменно выругаться; наверное, вся Вонгола после совместных заданий с Гокудерой смогла бы. Но итальянский должен звучать так, как только что – по праву самым мелодичным языком мира, и остается только пенять на свое произношение: Такеши не слишком силен в иностранных языках. Зато он умеет обезоруживающе улыбаться.
- Кофе и карпаччо*** , спасибо. – Ему так и не удалось понять повальное пристрастие к сладкому завтраку в этой стране; и хотя это было определенно забавным, но все так же определенно не его.
Минут, пока готовится завтрак на кухоньке за стойкой, хватает на невообразимое количество вещей. Они привыкли так, успевать очень много за очень мало, потому что давно пришлось свыкнуться с мыслью, что мафия – это если и игра, то только со смертью.
Такеши успевает еще раз нахмуриться, глядя на синяки под чужими глазами: Хаято в очередной раз провел полночи на балконе, с сигаретами и ценными бумагами. Успевает отметить идеальную отглаженность бардовой ткани рубашки, контрастирующую с почти хулиганскими отблесками колец. Успевает накрыть чужие пальцы, привычно затушившие сигарету в специально оставленной пепельнице, – просто так. И улыбнуться.
Хаято успевает зацепиться взглядом за шрам на подбородке у Ямамото и почувствовать всплеск адреналина – он все еще помнит это сражение. Ублюдки мертвы, но их хотелось прикончить еще с десяток раз. Успевает мысленно еще раз перевязать галстук на Ямамото – конечно, Такеши умел это делать, но его пристрастие к футболкам давало о себе знать, и в сражениях с галстуком он был куда менее уверен, чем в сражениях на мечах. В таких случаях только и оставалось, что беззлобно фыркнуть «Идиот» и управиться самому. Успевает впиться глазами в чужую ладонь – на его пальцах, в людном месте!
- Prego, signori****. – Официантка расставляет тарелки, ставит росчерк любопытного взгляда, но не задерживается ни секунды.
И еще Хаято успевает не убрать руку. Да и к черту надо.
—
* - Что возьмете, синьоры? (ит.)
** - Каппучино, бриош [традиционная итальянская булочка, из слоеного теста, с кремом] и салат из апельсинов по-сицилийски. (ит.)
*** - Итальянское блюдо, основными ингредиентами которого являются шампиньоны и говядина; но вместо мяса могут быть другие начинки. К слову, любимое блюдо Сквало
**** - Пожалуйста, синьоры. (ит.)В итальянские фразы внесены две правки, за что спасибо Plum Cat
Название: -
Автор: empoisonne moi
Пейринг: TYL!Кея/TYL!Мукуро
Состояние: закончен, мини
Рейтинг: G
Жанр: акварель)
Разрешение на размещение: мы можем договориться, но сделаем это до размещения.
Дисклеймер: не извлекаю - не привлекаюсь.
Предупреждение: когда запиваешь таблетку от головной боли всем подряд, найденным на кухне, у тебя появляются претензии на психоделичность.
На заявку Hot Yaoi TYL!Хибари | TYL!Мукуро. Завернуться в чужое кимоно.
Он говорит, и у него певучий голос, ядовитый, очаровывающий – голос гипнотизера, голос сказочника, голос, нашептывающий сны из-под подушки.
Пламя свечей прохладно, мертвенно, и дробленные искаженные отражения его напоминают болотные огни. Зеленый кафель с черными прожилками кажется топкою трясиною; им выложены гладкие стены и высокий потолок, пол с едва ощутимым подогревом, и кажется, будто ты в глубине глубин, спишь беспробудным сном и видишь зачарованный омут.
Справа доносится мерный плеск воды, смешивающийся с матовым приглушенным светом – не от закрепленных в латунных витых канделябрах свечей. Там цветут лотосы, поднимаясь будто из золотого мельчайшего песка, который нельзя рассмотреть за сплетением бутонов и распустившихся цветов, пахнущих снами. Если суметь отвести от них взгляд, выпутаться из тянущихся к зрачкам нитей иллюзии, можно увидеть конферансье выступления.
У Рокудо Мукуро склонена на бок голова, и тени от пушистых, саженных ресниц почти скрывают в сумраке блаженную улыбку. Тончайшая, будто из призрачного света сотканная рука небрежно поднята из теплой воды, из цветущих лотосов, меняющих оттенки на глазах, и покоится на черных волосах Хибари Кеи как на пьедестале. Последнего почти не видно в темноте – черное, ночное кимоно скрадывает очертания тела, равнодушно прислонившегося к кафелю. Кея и сам видит только такую же темноту – ему не интересны убийственно прекрасные цветы и видения других миров в чашечке каждого из них. Его удерживает только хрупкая, усталая рука с ломкими косточками, которые болят, если чересчур сильно сжать. Ни одна рука кроме не сможет удержать его, она да этот голос.
Это продолжается уже много дней, и сказки, которые рассказывает Мукуро, с каждым разом все безумнее и красивее, его воспоминания все теснее переплетаются с фантазиями, он меняет каждый из шести миров своими словами под настроение. Кея давно не пытается понять, что из этого правда, давно не ловит ускользающую тень, покоящуюся в ванной, на лжи. Ему нужно просто слушать. А Мукуро нужно просто говорить.
Он говорит, и у него певучий голос, ядовитый, очаровывающий – голос гипнотизера, голос сказочника, голос, нашептывающий сны из-под подушки.
Кея хороший слушатель, и в благодарность Рокудо перебирает пальцами жесткие пряди волос, скользит пальцем по затылку, обвивает рукою открытую шею и резко тянет на себя – у него всегда такая благодарность, болезненная, насмешливая, откровенная. Он дарит букеты, на которые у людей почему-то всегда аллергия.
Хибари выскальзывает из стискивающих его объятий – кажется, за бесконечные часы и бесконечные рассказы в этой комнате он перенял изворотливость Рокудо. Вдохнул пыльцой цветов или она пристала к коже с водой, когда они сидели друг напротив друга в ванне – неважно.
Рука Мукуро медленно опадает назад в воду, на стенах остаются брызги, тотчас же превращенные свечами в золото. Его голос затихает – так исчезают круги на воде, так затухает пламя на бесконечных фитилях в этой комнате, так за годы растворяется ненависть, и превращается во что-то другое, усталое, отчаянное, ненормальное и необходимое.
Вянут лотосы, пламя свечей затопляется сквозняком из приоткрытой двери и последняя пыль нереального исчезает из ванной комнаты. Кея раздраженно вздыхает и снимает с себя кимоно, очерчивая взглядом тонкую обнаженную фигуру, поднимающуюся из ванной. Там нет волшебного песка, неоткуда расти дивным цветам – они вырастают из привычек Рокудо, замков, на которые он запирается от окружающего мира, и потребности, наконец, быть услышанным.
На сегодня все.
Его самый благодарный слушатель, который отбивался от сказок десять лет, пытаясь дотянуться до сказочника, заворачивает его в теплую, пахнущую чем-то пряным ткань кимоно. Она охватывает его руки, укрывает грудь, бережно ласкает бедра, и тянет туда, где в вечерних сумерках нет ни следа ирреального. Мукуро ежится, потому что кожа все еще слишком чувствительна, льнет навстречу, выдыхает в шею, в очередной раз не спрашивает, почему Кея терпит его болтовню.
Хибари уносит это олицетворение опасной хрупкости с собой, прочь из опустевшей ванной, где до завтра не произойдет ничего, только капли из плохо закрученного крана будут мерно разбиваться об эмаль ванной. У него в волосах запутались бесконечные рассказы и выдумки, они прокрались в его сны – они их терпеть не может, потому что они были ширмой Мукуро долгие годы. Но сейчас он готов послушать: после долгих лет в тишине Вендикаре, Рокудо сказками рассказывает свои самые страшные воспоминания и сны, вытаскивая ядовитые иглы из кожи, и чем больше их отправляется в водосток, тем меньше вокруг Мукуро остается тумана для внимательных серых глаз. Мукуро нужно просто говорить. А ему нужно просто слушать.
И это совсем не так сложно; по крайней мере, легче, чем за ничтожные минуты добежать до выхода из Вендикаре и не подвести чужое с перебоями колотящееся сердце.
Они выныривают из зачарованного омута тем быстрее, чем глубже погружаются в нереальное, с каждым днем медленно подбираясь ближе к поверхности.
С легким скрипом закрывается дверь ванной, и Мукуро плотнее заворачивается в чужое кимоно напополам с грубоватым молчаливым пониманием.
Название: Реанимация
Автор: empoisonne moi
Пейринг: Сквало/Такеши
Состояние: закончен, мини
Рейтинг: PG, потому что Сквало, как истинный вариец, не может без ругательств.
Размещение: мы можем договориться, но сделаем это до размещения.
Дисклеймер: не извлекаю - не привлекаюсь.
Предупреждение: у автора уже есть индульгенция, так что он покаялся в том, что пейринг новый, заранее.
На заявку Hot Yaoi Сквало/Ямамото. Палата реанимации. Рассеянно провести ладонью по волосам.
Запах лекарств выедает легкие
Сквало кажется, что еще немного, и резкий запах лекарств, из которого тут будто целиком состоит воздух, выест легкие. Он ненавидит этот запах, но ничего поделать не может - окна открывать нельзя. Ничего нельзя. От одной этой мысли его почти мутит, потому что всегда должно быть что-то, что можно сделать.
Не в этот раз.
Потолки больничной палаты - реанимационной палаты, напоминает яростным отчаяньем пульс в висках - слишком низкие, вот-вот упадут ему на голову, вот-вот раздавят невозможно хрупкое тело на койке; и как только можно быть таким хлипким? Стены безразлично бледны, режут глаза отражающимся от кафеля светом, давят, давят, давят. В помещении нет ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом, ничего, будто это продолжение операционной.
Здесь не задерживаются. Отсюда либо со щитом, либо на щите.
Хуже всего, с ненавистью думает Сквало, датчики. От них к кровати жадно тянутся бесконечные провода, будто оплетающие незадачливого мальчишку, этого идиота, пытающиеся удержать рвущуюся из пятнадцатилетнего тела жизнь. Электроды крепятся к покрытым испариной вискам, неровно вздымающейся груди, за ними не видно синюю жилку на шее - они будто манифест беспомощности. Сорвать бы их к чертовой матери, только вот тогда погаснет драгоценная зеленая линия на дисплее, и останется лишь гадать. Мужчина почти не сводит с нее взгляд уже больше часа, глаза устали - он устал, и от каждой слишком длинной паузы, слишком резкого скачка все больше хочется грязно выругаться в очередной раз. Напряжение разлито в воздухе, покалывает кожу, сдавливает виски - у Сквало вены будто провода высоковольтных линий электропередач, и каждый чувствует, что находиться рядом опасно для жизни. Желающих попробовать не осталось после первой робкой попытки медперсонала выпроводить его из палаты - хватило одного "Враааай!" и колючего взгляда с прищуром, холодного, как проливной дождь.
Сквало помнил, как упрямо считал, что у мальчишки в голове одна дурь, и повторял ему это, не стесняясь в выражениях. Тем невероятней казалось то, что мужчина знал только одного человека, в пятнадцатилетнем возрасте так хорошо державшего меч. Этим человеком был он сам, и поэтому - только поэтому - он согласился изредка брать с собой на тренировки оказавшегося непомерно упрямым Такеши. Теперь было уже тяжело сказать, когда именно Ямамото перестал раздражать, но это стало привычным - ставить ему синяки, бить по рукам, орать, сдержано хвалить, делиться незатейливой едой, учить пить, наконец. Знай он, как сегодня обернутся дела, то ни за что не взял бы мальчишку с собой, но даже стратегический капитан Варии не может предусмотреть всего. Слишком много не смог он предусмотреть в последние два дня, и от этой мысли казалось, что вчера на ужин была полынь. Не предусмотрел чужого чуть пьяного и чуть неуверенного поцелуя, после которого велел Такеши пойти протрезветь и не делать глупостей, не предусмотрел засады, не предусмотрел, что этому дураку, этому кретину взбредет в голову, будто он, Супербиа Сквало, не успеет закрыться от атаки. Ямамото бросился наперерез по-дурацки совершенно, так наивно и глупо, так преданно, как умеют только в Вонголе, и его кровь на чьем-то мече оказалась куда алее любой, которую Сквало видел раньше.
Он не предусмотрел еще одной вещи - что будет рассеяно гладить взлохмаченные каштановые волосы, сидя здесь, охраняя что-то очень дорогое. Такеши был опасным человеком: не заметишь, как привяжешься, как будешь жалеть, что не смял поцелуем губы в ответ, что не научил лучше, что не защитил, хотя думал, что уж тебе-то это точно не грозит. Не с такими опасностями Супербиа привык иметь дело.
Скрип открывающейся двери как фальшивая нота по чувствительным ушам, режет слух, отвлекает от мыслей. Врач деловито снимает показания приборов, проверяет состав в капельнице и подчеркнуто не смотрит в сторону Сквало. Его движения кажутся чересчур медленными, выражение лица чересчур безразлиным, и мечник жалеет, что не может в него чем-то кинуть - годы работы на Занзаса дают о себе знать.
- Жить будет? - голос у него как ржавый металл, острый, резкий, холодный, изъеденный скрываемой тревогой. Врач поправляет очки, с опаской глядит на посетителя, приволокшего парнишку на руках и запугавшего персонал до смерти.
-... Вероятно. - В следующую секунду он нервно делает шаг назад, чуть не натыкаясь на капельницу, после того как встречается взглядом со Сквало. Для него как черным по белому, ясно - ему говорят только то, что он хочет слышать, из опаски, из трусости. И мужчина говорит тихо, четко и раздельно; врач не знает его, но догадывается, что этот голос - самое худшее, что можно услышать от Сквало:
- Я спросил, будет ли он жить.
Ему отвечают нервным фальцетом, каким обычно обращаются к чересчур требовательным пациентам:
- Это палата реанимации, здесь никогда нельзя точно ответить на этот вопрос!
Захлопнувшаяся дверь как плевок в лицо, и снова остаются только мерные сигналы датчиков, провода, тонкая рука на белоснежном покрывале и грубая ладонь на чужих волосах.
Когда линия жизни на небольшом экране судорожно дергается, это кажется невыносимым - хочется что-то сломать, обнажить меч, отвлечься хоть на минуту, черт, да самому оказаться на больничной койке, лишь бы только не гадать, что это значит. Это кажется невыносимым, но Сквало сидит смирно, будто стережет добычу. До невозможности осторожную, нерешительную - даже такую можно поймать, если быть достаточно терпеливым. Супербиа не любит, но умеет ждать.
И ожидания оправдываются.
Такеши открывает глаза.
На него должен был обрушиться поток ругательств, все это время бурливший в горле, но Сквало почему-то забывает даже итальянский. Единственное, на что его хватает, это какое-то невразумительное "Ты", и по нему Такеши никак не может понять, его сначала отчитают или сразу отправят на тот свет. Он пытается улыбнуться, но сразу после наркоза мышцы не желают слушаться, и улыбка выходит болезненной гримасой. Влетевший в палату врач ее будто не замечает, лихорадочно переписывая показания, вкалывая что-то в истерзанную руку и всеми силами стараясь как можно скорее убраться отсюда. Он даже не останавливается, на ходу поспешно бросая желанное, долгожданное "Жить будет".
И только тогда клинику оглашает нечеловеческий вопль и поток ругани на двух языках, но губы у Сквало предательски расползаются в улыбке даже когда он клятвенно обещает на следующей тренировке убить Ямамото собственноручно, если потребуется, но выбить из него всю дурь.
Паршивец только улыбается в ответ, и это неожиданно кажется таким правильным, что на какое-то время можно забыть о резком запахе лекарств.
@темы: Скуало, Ямамото, G (PG), Яой, Мукуро, Хибари, Гокудера
-
-
09.08.2010 в 00:15-
-
09.08.2010 в 12:15-
-
10.08.2010 в 15:10У каждого вкусы разные... А у меня они вообще неземные Х))
-
-
21.08.2010 в 09:35-
-
28.08.2010 в 22:55три самых любимых пейринга
и очень достойно
еще один, "Холодная война", я зачитала до дыр просто.
-
-
28.08.2010 в 23:03Kuro_Shitsuji, вам спасибо за такой отзыв *__* втройне хД приятно порадовать человека любимыми пейрингами.)
А за "Холодную войну" отдельная благодарность, для меня это чрезвычайно много значит. Рада, что понравилось.
-
-
28.08.2010 в 23:20что тут говорить))
просто сама пишу иногда и меня покорило просто. это вам спасибо)
-
-
28.08.2010 в 23:26Я польщена тем, что Вы даже выставили его у себя в дневнике, только я могу попросить вернуть графы с бетой, размещением и примечаниями в шапку?) Люди для меня много сделали, без них он вряд ли был бы написан)
Еще раз большое спасибо)
-
-
28.08.2010 в 23:32извините, что удалила их
с некоторых пор и моё любимое из прочитанного.)
-
-
29.08.2010 в 00:00Горжусь тем, что текст доставил Вам удовольствие)
-
-
23.09.2010 в 14:29-
-
23.09.2010 в 14:33